Глава 17: Встреча

Проснулся около 8:00. Почти тут же выяснилось:
а) Гена и Дима так и не вернулись со своей дискотеки;
б) обещанные цистерны с водой так никто и не увидел;
в) несколько жителей общаги отправились в изолятор с подозрением на инфекцию.
Я наполнил джезву очищенной водой и вышел на кухню. Увы, все конфорки были заняты: обитатели этажа старательно кипятили воду. За окном, далеко-далеко внизу, брели человеческие фигурки, нагруженные бутылями с питьевой водой.
Кумушки сменили темы для разговоров. Теперь их волновало не то, что купила Аленка, и не то, что вчера сказала Анька, и даже не то, что Машка оборзела. Теперь они шумно и назойливо перебирали все, что слышали о карантине, об инфекции и о политической ситуации. Шумно возмущались тем, что магазины пустеют, а питьевую воду раскупают прямо-таки на бегу. Ходили слухи о разграбленных магазинах и о дополнительных отрядах милиции и армии, въехавших в город.
Я вспомнил про кипятильник, лежащий в ящике моей тумбочки. Я не пользовался им, потому что из-за переломленного провода он работал через раз. И я не стал дожидаться очереди у плиты. И кипятильник сработал на удивление хорошо.
- Кофе пить будешь? – дружелюбно предложил я соседу. – У меня вода чистая, чище и не бывает.
- Да не хочу я! Пацаны-то так и не вернулись…
- Может, задержались где. Шоу-то это всего два часа назад закончилось. Может, добраться трудно, - без малейшей уверенности предположил я, засовывая в уши втулки наушников.
«…ночи. Выломав решетку на одном из окон первого этажа, восемь больных сбежали из стационара. Среди них был и подозреваемый по делу о странных убийствах. Со слов других пациентов и персонала больницы, именно подозреваемый и был инициатором побега. Главный врач психиатрического стационара предполагает, что имел место случай необычного индуцированного психоза…»
Мда, хороши же решетки, поставленные за депутатские деньги!
«Патрульными отрядами милиции было пресечено десять попыток разграбления продуктовых магазинов и аптек. Арестовано шестнадцать мародеров.»
«Около ночного клуба «Mad House» на улице Бехтерева произошла массовая драка. Охране заведения и патрульному отряду милиции не удалось утихомирить хулиганов. Когда же прибыл отряд милиции особого назначения, дебоширы пытались оказать активное сопротивление и ОМОНу. Все участники драки, которых удалось задержать, находятся в отделениях милиции №27, 28 и 30. Администрация ночного клуба воздерживается от объяснений.»
«…случаи спекуляции и обмана. Не доверяйте частным лицам и частным предприятиям!»
«…выдавая обычную водопроводную воду за очищенную питьевую…»
Сильно насторожило то, что о количестве заболевших, новых убийствах и подвозе чистой воды не было сказано ни слова…
После легчайшего завтрака я решил поехать на вещевой рынок и подобрать себе просторную куртку или какой-нибудь плащ – чтобы можно было носить копеш и «хлопушку».
Выйдя на крыльцо, я почувствовал, что на улице заметно похолодало. «Наверное, зима в этом году придет раньше обычного…» - подумалось тогда.
- Вот же они охренели!!! – обратился ко мне какой-то небритый субъект с опухшим лицом, стоявший около крыльца. – Такое чувство, словно… Словно в Душанбе живешь! – Он указал на ту самую надпись про «чорных, жыдов и пшеков».
Я взглянул в ту сторону – и удрученно покачал головой. Националистический призыв уже был аккуратно закрашен белым, а поверх были намалеваны хорошо знакомые мне зловещие значки…
- Били их мало, этих чурок… - пробормотал субъект, тоже качая головой.
- Да сам ты – чурка рыжеволосая! – огрызнулся я. – Ничего не знаешь, ничем не интересуешься, ничего не хочешь – только пить без просыху, и других хаять!
Тот почему-то никак не отреагировал на мои слова. Так и остался стоять около крыльца, попыхивая вонючим «беломором».
Конечно, конечно!.. Во всем виноваты «чурки», и евреи, и американцы, и все, кто угодно – только не гордые и непогрешимые славяне! Никто не дает им спокойно пьянствовать и бездельничать! Слыханное ли дело?! Не сволочи ли?!

Поднял взгляд на здание исполкома. Темные окна казались безжизненными, как черные дыры, или глазницы мертвой головы, или провалы шурфов… Здание казалось до жуткого пустым, давным-давно вымершим. Там никого не было. И дело было не в воскресном дне – я подозревал, что городская и областная администрации уже давно покинули свои белокаменные бастионы. Многие из чиновников, вероятно, успели покинуть и город, а то и страну. Но люди продолжали стоять перед пустыми чиновничьими «раковинами», словно в каком-то помешательстве, или в порыве непонятного упрямства…
Миновав площадь, я «срезал» путь через дворы. Дворы показались мне еще более жуткими и еще более грязными, чем обычно. Окна казались еще более пыльными и еще более подслеповатыми, чем всегда. Облезлые желтые стены, ржавые остовы балконов, замшелая черепица выглядели особо тоскливо, как-то… как-то по-военному. Оббитые лестницы там и сям взбирались на дореволюционные стены – фактически, у каждого этажа было свое собственное крыльцо. Под дореволюционными стенами простирались целые слякотные моря – это напоминало уже не царское время, а средние века. Гулкие туннели арок вели к свету – но этот свет не обещал ничего хорошего. За туннелем обнаруживался еще один двор – точно такой же, как предыдущий…
«…были выявлены в городах Эсгарроте, Табалове и Абай-кургане. Все заболевшие в несколько дней назад приехали из Крысограда…» - бубнило радио с чьего-то балкона (одного из немногих уцелевших).
Пройдя через пять или шесть таких жутких дворов, где уродливые асимметричные дореволюционные здания стояли, сгрудившись над озерами грязи, я оказался на оживленном проспекте. Я уже видел вдалеке вещевой рынок – этот огромный муравейник, крытый шифером, облепленный, как опятами, бесчисленными киосками, шашлычными, «алкоголятнями». Вокруг легального рынка разросся нелегальный рынок – не меньших размеров! – этот невообразимый хаос из палаток, лотков и навесов. Многие торговцы так и вовсе раскладывали товары на пленке, расстеленной по земле и придавленной кирпичами.
Неожиданно до меня донеслись несколько подозрительных хлопков – а точнее, их далекие отзвуки, пробравшиеся сквозь дореволюционные лабиринты. Я остановился и прислушался. Похоже, звуки донеслись с площади у исполкома… Мне почудилось, что я слышу и гневный гул возбужденной толпы.
Мгновение спустя послышался знакомый мегафонный голос – он что-то бешено кричал, проклиная кого-то, но слов нельзя было разобрать.
Я почувствовал, что мои ноги прямо-таки вздрагивают от волнения. Лицо словно холодным ветром хлестнуло – я явственно ощутил, как суживаются сосуды под кожей.
Теперь шум толпы был отчетливо слышен – люди что-то скандировали, но, опять-таки, я не мог различить слов.
И, к еще большему моему ужасу, вслед за толпой оживился и Заточенный: земля словно бы тонко-тонко завибрировала под ногами, как в протяжном стоне; потом она вздрогнула, будто от далекого взрыва, и, подобно ударной волне, по городу пронеслась волна едкой, тягостной дурноты…
Мир закружился и расплылся перед моими глазами, мне показалось, что мой крохотный завтрак вот-вот воротится обратно. Рядом оказался рекламный щит, прославляющий женские сигареты. Я уселся на его бетонный башмак. Ноги онемели – как будто я несколько часов подержал их прижатыми к какому-то вибрирующему мотору (так однажды было во время моей давнишней поездки на учебу).
- Эй, молодой человек! Вы не заболели ли? – взволнованно спросила какая-то прохожая женщина.
– У вас поноса случайно нет?.. – поинтересовалась другая прохожая. – Может быть, нужно бригаду вызвать? – робко предположила она.
Я не на шутку испугался. Не хватало еще загреметь в изолятор на обсервацию!
- Сердце… - выдавил я сквозь зубы, почти театрально прижимая руку к груди. – Сейчас отпустит…
- А, стенокардия!.. – с какой-то странной радостью воскликнула одна из заботливых тетушек. – Это нам тоже хорошо знакомо! У меня валидол есть – вам не нужно?
- Нет, спасибо… У меня этот… АТФ-лонг есть, - выдохнул я, наугад вспомнив название «сердечного» препарата.
- Знаете, а у меня тоже только что… - начала тарахтеть другая тетенька. Онемение начало проходить, а мир прекратил свое вращение. Я встал и пошел дальше.
- Это, наверное, опять магнитные бури… - произнесла какая-то из моих «спасительниц».
Глаза по-прежнему с трудом фокусировались на далеких объектах, а в ушах противно звенело и зудело.
По проспекту с воем промчались три или четыре патрульные машины, сопровождаемые каким-то зловещим грузовиком с закрытым кузовом. «Черт, что же творится на площади?..» - схватился я за голову останавливаясь. Из-за звона в ушах я не слышал никакого шума – но был уверен, что шума на площади уже предостаточно…
Несколько взволнованных человек пробежало мимо меня, направляясь к площади. Еще несколько человек пробежало в обратном направлении.
- Что там творится?! Они бьют наших?! – Кто-то подбежал ко мне и начал тормошить, выкрикивая какие-то вопросы. Видимо, думал, что мой бледный вид как-то связан с беспорядками у исполкома. Ничего от меня не добившись, мужчина оставил меня в покое и побежал к площади – выяснять все самостоятельно.
«Лучше туда не соваться… Я все равно ничего не смогу сделать… Зачем мне это?...» - обрывочно, как в горячке, думал я, бредя к рынку. А мимо, едва не налетая на меня, бежали люди – бежали на площадь и бежали с площади; люди встревоженные, испуганные, свирепые, злобно-ликующие…

Глава 18: Встреча
(по новой оплошности, глава 17 должна была называться "Второй день эпидемии")

Возвращаться в общагу не хотелось: день был прохладным и пасмурным, но также и очень свежим. Почти по-морскому свежим. Словно где-то рядом шумело море – море северное, студеное, суровое… И я решил походить по городу – совершить еще одну прогулку по наитию.
Я прошел через строи дедушек и бабушек, разложивших на пленочных лоскутьях свои странные, неожиданные, пестрые товары. Тут были и старые книги, и оббитые статуэтки, и резиновые игрушки имперских времен, и диски в коробках с выгоревшими этикетками, и детали от неведомых механизмов, и сломанные часы, и причудливая посуда… Печальное зрелище, скажу я вам! Словно они пытаются продавать осколки жизней – и своих собственных, и чьих-то чужих…
Около часа я бродил по Крысограду, шурша пакетом с новой курткой. Обычно я о чем-то размышляю во время прогулок – но в этот раз никаких мыслей не возникало. Словно голову старательно пропылесосили, доведя до полусонного отупения. Время от времени заглядывал в магазины с электроникой, книгами или дисками. Да только без толку – так, из праздного любопытства. Денег у меня не хватало ни на одну приличную покупку, да и если бы были – все равно не стал бы ничего покупать. Как-то не до приобретений, когда вокруг такое творится… Даже прицениться я не мог – ценники, наименования и описания вещей не задерживались у меня в голове, путались, свивались и разрывались в памяти. Проклятый Тон-По-Макху! Это была его работа!
Уже знакомые машины с громкоговорителями сообщили, что водопроводная вода все-таки опасна. Вибрион умудрился попасть и в воду резервного источника…
Я обратил внимание на то, что цистерны с водой все-таки появились – но, как мне показалось, их было чересчур мало. А может, это людей с бутылками и бидонами было чересчур много.
Как я и ожидал, многие продуктовые магазины закрылись. Многие – заставили меня вспомнить те полузабытые годы дефицитов, когда полки и холодильники в гастрономах стояли почти пустыми.
Переходя мост через Тонтемир, несколько минут постоял у перил, глядя в темную глубину. В Тонтемире в том месте было не больше трех-четырех метров глубины – но при взгляде с моста он казался настоящей бездной. Мрачной, холодной, жуткой.
А еще с моста открывался интересный вид: было видно, как рек делит город на две непохожие части. Слева от меня вдоль набережных тянулись неровные ряды дореволюционных и довоенных зданий, фабрик, складов – все грязное, облепленное ржавой пылью, с мутными окнами-бойницами, с крышами, поросшими травой. Это очень походило на лавкрафтовский Иннсмаут.
Зато по другую сторону все сверкало и переливалось. Предперестроечные белокаменные дома обросли яркими рекламными полотнищами. Вокруг них разрослись, словно друзы экзотических кристаллов, гламурные универмаги, маркеты, магазины, магазинища, магазинчики, магазинишки, офисные здания…
Тут сквозь какую-то прореху среди облаков пробился широкий солнечный луч – и поверхность реки заиграла бликами. Я перешел мост и зашагал вдоль набережной, не сводя глаз с искрящихся волн, и в глубине души что-то противилось, не соглашалось с тем, что передо мной – та же самая река. Разве может та холодная бездна иметь такую веселую, искрящуюся поверхность?.. Неужели там, под искорками и солнечными зайчиками – мутная, леденящая толща, населенная рахитичными плотвичками и ложноконскими пиявками?..
Когда-то набережная была красивой, похожей на питерские набережные. Но сейчас ее тумбы покрыли несколькими слоями надписей и изображений, а металлическую ограду частично спилили – почти в каждой секции было выпилено по большему или меньшему куску.
Но я не смотрел на изуродованное ограждение. Меня зачаровала игра света и ряби на поверхности воды.

Словно под гипнозом, в памяти вырисовалась совсем другая вода, покрытая бегущими и пляшущими огоньками… То был широкий, но мелководный залив в какой-то неизвестной стране. Множество островов и островков темнело на фоне искрящихся волн – а на островах стояли храмы со ступенчатыми крышами, и высокие каменные арки, и такие милые миниатюрные домики – игрушки, да и только. От острова к острову тянулись мосты: и прямые, на высоких сваях, и изящно выгнутые, и легкие деревянные, и большие каменные… У больших мостов парапеты были украшены диковинными рельефами или статуями. Я стоял на каменном мосту, вдоль которого тянулись два ряда каменных же фонарей. А в моей ладони – чья-то ладошка, миниатюрная, мягкая, теплая-теплая… Словно новорожденного котеночка или щеночка держу.
- Солнце скоро сядет, и тогда ты увидишь настоящую красоту этого залива, - сказал чей-то нежный голосок. – Вот и фонарщик зажигает свой факел, готовится к работе…
На одном из мостов действительно появился человек в конической шляпе, несущий факел и какой-то сосуд.
- Ты больше нигде не увидишь ничего подобного… - добавила она.

Теперь я видел ее в профиль, и ее лицо, похожее на лисью мордочку, с каждой секундой становилось все более знакомым. Где, где и когда?.. Этот маленький тонкогубый рот с опущенными, словно в презрительной гримаске, уголками, этот ровный, отвесный и высокий «башенный» лоб – видел ли я их прежде?.. Они казались мне и знакомыми и незнакомыми одновременно. Глаза у нее были небольшими, слегка раскосыми, с таким хитрым легким прищуром – странное, бросающееся в глаза несоответствие было между хитрыми глазами и «грустными» линиями рта. Сверкающие, словно бы старомодные (стилизованные под старину?) очки казались естественной частью носа. А вот ее нос был просто удивительным! Он заслуживал отдельного рассказа: прямой, тонкий, необычайной длины – он резко выступал из плоскости лица, курьезным и даже слегка шокирующим образом.
Да, красавицей ее нельзя было назвать. Но она казалась мне намного привлекательней, чем кухонные женщины из общаги, чем развязные студентки и пропахшие духами и лаком нагламуренные пустышки, похожие на живые безделицы. Нелепая наружность выдавала внутреннюю жизнь – таинственную, возможно, слегка путанную, но – неповторимую, независимую от диктата и капризов народа.
С тех пор, как я получил свой Дар, большинство людей стало выглядеть для меня однообразно – как муравьи или оловянные солдатики. Я быстро приспособился к такому восприятию – ведь зачастую эти однообразные люди и в самом деле были похожи друг на друга, как рабочие насекомые. Они одинаково вели себя в сходных ситуациях, имели идентичные вкусы и увлечения, легко находили общие темы для разговоров. Разговариваешь с такими – и заранее знаешь, что они будут говорить. Как будто говорит один и тот же человек – только разными голосами.
А некоторые люди – наоборот, сразу примечались и выделялись из толпы. Я называл их «настоящими». Как правило, они были намного интереснее «одинаковых» людей – они жили не стереотипами, а по своим собственным правилам, и имели свои собственные системы ценностей.
Эта девушка в мужской кепке как раз и был из «настоящих». Даже, пожалуй, слишком «настоящей».
Я осторожно сел на противоположный конец скамейки. Старые доски скрипнули, словно вздохнув.
Она взглянула в мою сторону, снова сверкнув очками – и ее лицо озарилось, словно она неожиданно нашла что-то потерянное. Уголки ее рта неуверенно поднялись.
Она опустила блокнот и ручку. Я увидел, что блокнот этот – совсем не обычный блокнот. Страницы были плотными и белыми, без каких-либо клеток, линий или номеров. И на одной из них я увидел набережную с попиленной оградой, темную воду реки, старинные дома с темнеющими окнами, унылое небо – все это было запечатлено на бумаге с помощью обычной черной масляной ручки, с почти фотографической точностью…
- Простите… Вы никогда не были в городе Заводи? – осторожно спросил я. – Я почти уверен, что видел вас прежде. Но не могу вспомнить, где и когда.
- В Заводи? Только один раз – проездом. Заводь – очень живописный городок. Жаль, что у меня тогда не было с собой ни альбома, ни блокнота.
Голос у нее был негромкий, словно слегка охрипший (но это было его нормальное звучание).
- Я люблю Заводь. Это мой второй родной город.
- Второй?.. А какой же тогда – первый?
Я назвал свой родной городок.
- А вы – из Крысограда.
- Да. Из коренных. Ну, конечно, не из настоящих коренных… Ну, не из карташей…
- Я вижу, - усмехнулся я.
- Ну, если можно считать коренными семьи, живущие здесь несколько столетий. Но я не люблю этот город, несмотря на все корни и столетия. Уж очень он… - Она замялась, подбирая слова.
- Уродливый?
- Нет. То есть – да, он уродлив. Но и в уродстве может быть своя оригинальность, своя тайна, своя выразительность. Я люблю рисовать Крысоград – он очень своеобразен в своем уродстве. Но жить здесь не очень-то приятно. Этот город… Злой! – Она почти испуганно произнесла это слово, будто боясь, что кто-то подслушает. Затем она снова подняла блокнот и ручка снова забегала по нему, торопливо шурша и чиркая.
- Он злой и удушливый. И люди в нем – злые, - подтвердил я. – Он прямо-таки притягивает к себе всю злобу и все несчастья. Раньше мне казалось, что он просто пустой, бездушный. Но это не так…
Ее взгляд перебегал от меня к блокноту, а ручка не прекращала шуршать.
- Мне кажется, - проговорила она, - что у этого города есть какой-то род сознания, - Она смущенно усмехнулась, думая, что я неправильно ее пойму. – У него есть своя воля… - добавила шепотом. – В мире творится черт-те что: и войны, и революции, и землетрясения, и прочие катастрофы. А Крысоград словно сознательно хочет не отставать от мира. – Она немного замялась. – Ну, чокнутая же. Чего ты от меня хочешь? – с улыбкой призналась она, переходя на «ты».
- Нет… Ты – не чокнутая. Ты – "настоящая".

(опечатка при копипасте: следует читать "Юлия Юлиевна Триумфова")

Глава 19: Сердца в... Нан-Мадоле.
Крысоградский парк культуры был обнесен высоким кирпично-кованным забором, и попасть в него можно было только через несколько входов, похожих на средневековые барбаканы. Забор и барбаканы были возведены с одной целью: сделать вход в парк платным – но горожане были этим решением крайне недовольны, и в конце концов добились бесплатного входа в парк.
Результаты не заставили себя ждать. За считанные недели фонари в парке были нещадно побиты, скамейки – изуродованы, клумбы – загажены и обтоптаны. В «платный период» парк имел сравнительно благопристойный вид и активно улучшался. Но теперь он стремительно возвращался к тому помоечному состоянию, в каком пребывали все крысоградские парки.
- Когда-то этот канал был полон воды, и можно было кататься на катамаранах, - заметила Юлия, когда мы переходили мост в середине парка. Теперь воды в канале не было и в помине. Он был полон отбросов, битой плитки и веток. Ветки, судя по всему, туда сбрасывали сотрудники парка – после обрезки деревьев.
Немного походив по центральным аллеям, мы направились в глубину парка. Аллеи там были такими же широкими, но вид имели весьма печальный… Бросился в глаза какой-то павильончик, виднеющийся среди разлапистых лип и ив – весь испещренный надписями. Точнее даже, не павильончик, а какая-то беседка.
- А здесь мы часто сидели и ели мороженое, - грустно молвила Триумфова, указывая на эту беседку. – И посмотри, на что она теперь похожа… Давай присядем здесь. Я попробую нарисовать эту беседку… Такой, какой я ее помню.
Мы присели на холодную скамейку напротив разгромленной беседки. Скамейка была без спинки, и на ней можно было спокойно сидеть – не боясь, что измажешь зад об отпечатки ног «гениальной» молодежи. Моя новая знакомая достала блокнот и ручку и принялась рисовать. На этот раз она работала медленно, аккуратно, вдумчиво. Я же огляделся по сторонам.
Пожалуй, эта часть парка культуры выглядела даже страшнее, чем остальные городские парки.
Изувеченные деревья с выжженными сердечками и инициалами, опрокинутые скамейки и перевернутые урны. Залежи пивных банок, пачек от чипсов и рыбьих костей. Бутылочные пробки и шелуха семечек лежали целыми грудами – как монеты на картинках, изображающих сокровищницы. Что интересно, бутылок почти не было – разве что несколько разбитых. Я обратил внимание, что помимо «традиционного» мусора разбросано и огромное количество необычных жестянок и поллитровых пластиковых бутылочек – не из-под пива, а от «энергетических напитков». Их было не меньше, чем пивных банок.
Пнул одну из этих банок. «Энергетический напиток «Буста». Правильный выбор!» Банка была смята, и заглавное «П» стало похожим на «Т». Ниже, шрифтом помельче, значилось следующее: «кофе…н, т……рины, экстракт гу…аны».
- Мда, что «гуаны» - это точно! – пробормотал я, брезгливо зафутболивая банку в мусорную кучу.
- Какой игуаны? Ты о чем? – не поняла Юля.
- Гуаны. Это я про энергетическое пойло. Нынешняя молодежь без него жить не может.
- А, ты про гуарану! Да уж, гуано там побольше, чем экстрактов.
Слева от нас, за гнутым заборчиком из металлических прутьев (странно, что их до сих пор не спилили на металлолом!) темнела миниатюрная железная дорога, полузасыпанная листьями. Она была заржавлена. Шпалы – поедены личинками. Не использовалась и не обслуживалась много лет.
- А в этой части парка, похоже, ремонта не делали очень давно.
- Его не делали чуть ли не с перестройки. Здесь даже уборку делают раз в несколько лет.
- А куда же тогда уходили деньги, когда парк был платным?
- Ремонт и прочие «апгрейды» делали только в центральных аллеях – там, где больше народу ходит. Купили новые детские аттракционы, а старые оставили ржаветь. Все равно мало что из них работало…
- А ты всю жизнь прожила в Крысограде?
- Не всю, конечно – но большую часть. И я хорошо помню, как было здесь раньше! – воскликнула она с негодованием, словно обращаясь не ко мне, а к обезображенному парку. – Тогда не было никаких заборов вокруг парка, но в парке была идеальная чистота, и все фонари были целыми… Ну, почти все… И все работало, и гуляло много людей – и все эти люди прилично выглядели, и никто не писал матов, не бросал бутылок и… не собирал бутылок.
Она указала на согбенную фигуру с мешком на плечах, маячившую на дальней аллее, то и дело за чем-то нагибаясь и заглядывая в урны.
- А эта беседка? Какой она была нарядной, аккуратной! В детстве я любила разглядывать рисунки на ее стенах: там был нарисован цирк… Я думала: как бы хотелось научиться рисовать так же хорошо!
- И научилась ведь! И, наверное, даже лучше…
- А еще я обожала эти старые добрые аттракционы: детскую железную дорогу, «северное сияние», «паучок», «орбиту»… Они были простые до крику – но сколько радости от них было…
- Брр!... – аж передернуло меня. – А я никогда не любил все эти карусели-паровозики. Один раз родители усадили меня на такой детский поезд… спиной вперед. Смеялись потом: эх ты, трусишка! совсем малявки сидели – и не боялись! Ага. Малявки-то лицом вперед сидели! Когда я вылез из того чертова вагончика, еле на ногах держался. Шутка ли – спиной вперед, да еще и по кругу, да еще и так шустро… Будто тебя в центрифугу засунули. Будто все кишки узлами вяжутся, а сердце в голову перебралось… Весело, нечего сказать. Вообще не люблю вращения: всякие кувырки, танцы… - признался я. – Даже если вижу по телевизору балет или дервишей, мне довольно неприятно становится…
- Мда, не повезло, - усмехнулась Юлия.
- Ничего смешного! – обиделся я и рывком встал со скамейки.
- Ну чё ты нервничаешь, чё ты нервничаешь! – рассмеялась она, выбрасывая вперед свою длинную руку, намереваясь поймать меня за куртку. Но я увернулся и с гордо-оскорбленным видом пошел прочь, словно намереваясь уйти. В шутку, конечно – но, похоже, актер из меня был неважный…
Триумфова посмеялась еще немного, но через несколько секунд смолкла. А еще через несколько секунд до меня донесся ее голос – уже испуганный, расстроенный:
- Ну что же ты?! Ты что – вправду обиделся?!!
Она произнесла вторую фразу почти что с отчаянием, и я поневоле остановился, оглядываясь.
Блокнот и ручка были брошены на скамью, а сама художница вскочила – видимо, намереваясь догнать меня.
- Ладно, я тебя прощаю! – ответил я, неловко улыбаясь. Юля тяжело вздохнула и села обратно, ощупью подобрав блокнот.
Я к тому времени подошел вплотную к беседке-павильону. После Юлиного рассказа вид ее вызвал у меня страшную, нестерпимую жалость… Очень захотелось подойти к беседке поближе, разглядеть ее получше, попытаться представить, как она выглядела раньше.
В беседке стоял запах мочи. Пол был усеян окурками, мятыми банками, шприцами и упаковками от трамадола. Я оглядел стены – может быть, сохранились какие-нибудь остатки тех рисунков, что вдохновляли маленькую Юлю?.. Большая часть штукатурки и краски отсутствовала, но несколько больших кусков еще держались. На одном из них еще можно было разглядеть гарцующего пони в ленточках и плюмажах. На другом была верхняя половина клоуна, жонглирующего мячами. Клоуна измазали красной краской, дорисовали клыки и подписали: «PENNIWISE». Пони же был почти перекрыт чьими-то автографами, непонятными закорючками, надписями, которые приличным языком не перескажешь… Бросились в глаза слова какой-то песни, коряво написанные синим фломастером:
Я лижу на верхней полке
И кабута сплю…»

Мы вернулись на главную аллею и направились к выходу. Я рассказывал Юле о своей печальной карьере.
- …На старших курсах мне пришлось особенно тяжело. С утра до вечера – по больницам… А я их уже терпеть не мог, меня уже чуть ли не тошнило от них! А еще было несколько преподавателей, которые занимались дрессурой. Всю теорию – наизусть. А на практике – ни на шаг от больных и от историй.
- Что ж ты хочешь – хотели обучить настоящих врачей…
- Да… Но для меня это было мучительно, просто невыносимо… Это окончательно отбило у меня любое желание кого-либо лечить. Впрочем, его и раньше не было… И когда подошло время распределения, я выбрал специальность, предельно далекую от медицины. А заодно распределился в большой город. Многих-то в села отправили – особенно терапевтов. Вот так я и попал в Крысоград… Так я познакомился с этим «интересным» городом
- Зато я познакомилась с тобой, - добавила Юлия. – Такое вот совпадение.
- У случайностей и совпадений есть свои закономерности, - загадочно ответил я. – Вокруг меня и со мной слишком много совпадений происходит… Вот бы разобраться, в чем закономерность случайностей…
- А разве это не взаимопротиворечащие вещи? – удивилась она.
В парке было по-прежнему малолюдно. И меня это начало тревожить.
С соседней аллеи донесся отчаянный плач младенца. Взглянув в ту сторону, мы увидели странную картину: на скамейке сидела молодая мама, а перед ней – коляска с ребенком. Малыш надрывался криком – но мать не обращала ни малейшего внимания. Она смотрела в пустоту и энергично покачивалась вперед-назад, как шизофреничка.
Охваченный дурным предчувствием, я начал осматриваться, ожидая увидеть других людей, странно ведущих себя.
В этот же момент на дорогу прямо перед нами упал, вывалившись из кустов, какой-то молодой человек восточной внешности. Она поднялся на колени и, на коленях же, выполз на середину аллеи. Его била крупная дрожь.
- Допился, - шепнула мне Юля. – Или он болен?
Бедняга несколько раз пошатнулся, стоя на коленях, а потом выкрикнул с отчаянной мукой в голосе:
- Дайте мне умереть!!! Дайте мне умереть!!!
Мы хотели аккуратно обойти его, прижимаясь к обочине – но страдалец почувствовал наше приближение и пополз к нам, не вставая с коленей. Я обратил внимание на то, что дрожь его тут же пропала, а лицо приобрело некоторую осмысленность.
Он что-то простонал и потянулся к нам руками, словно умоляя. От него сильно пахло спиртным.
- По… пожалуйста!.. – выдавил он, хватая меня за штанину. И хотя весь его вид вызывал жалость, я не удержался и аккуратно оттолкнул его второй ногой, словно назойливую собаку.
Мы прошли мимо него – и он зарыдал. Громко, протяжно – как ребенок.
Буквально через десять метров наше внимание привлекла какая-то возня – она доносилась из уютного уголка с цветником. Когда мы входили в парк, там сидела влюбленная парочка.
Парочка и теперь была там – но парень уже почему-то лежал в цветнике, обхватывая голову руками и дрожал, точь-в-точь как тот, что выпал из кустов. А девушка – симпатичная толстушка с пушистыми русыми волосами, - старательно избивала его. Да еще так старательно, хладнокровно, ожесточенно – словно какой-то чекист или гестаповец.
- Да вы что – с ума посходили?! – крикнула Триумфова, бросаясь к ним. Я последовал за ней.
Но стоило нам приблизиться – и парень перестал дрожать, а девушка мгновенно утихомирилась и издала крик ужаса, словно внезапно придя в себя и осознав случившееся.
- Пашка, Пашка, Пашка!.. – Она склонилась над своим избитым кавалером, заливаясь слезами.
Мы замерли, не понимая происходящего. Позади раздался оглушительный звон бьющегося стекла и скрип железа. Как оказалось, какая-то синяя «лада» врезалась в… закрытые ворота парка. Причем, похоже, врезалась с немалой скоростью – словно водитель намеревался вышибить ворота. Нижние петли ворот не выдержали, и кованные створки нависли над машиной. Из «барбакана» выскочил охранник, и… бросился наутек.
«Идет психическая атака… Причем очень сильная… - понял я. – Но почему мы ничего не чувствуем?..» Растерянно поглядел на Юлию. Она растерянно поглядела на меня.
«Тубус и папка… Тубус и папка!!! Она же художница!.. И смешной берет! Сейчас на ней смешная кепка – но, очень может быть, смешной берет у нее тоже есть. Ну, конечно, это была она!» - прошибло тут меня. Странно, что я не догадался об этом раньше… 
Ее образ возникающий в моем воображении, временно избавлял меня от марева… Должно быть, ее присутствие тоже действовало аналогичным образом.
- Постой-ка здесь… Хочу провести небольшой эксперимент, - сказал я Юле и начал задом наперед удаляться от нее. – Я отойду от тебя, а ты стой на месте…
Она растерянно глядела на меня, не понимая, что я задумал – но с места не сходила.
Я считал шаги. Раз, два, три, четыре…
На каком-то шагу меня словно несколькими кнутами хлестнуло, и я вмиг забыл о счете. Я с ужасом понял, что оказался среди настоящего моря марева, словно утонул в его глубине… В глазах потемнело. Мышцы окостенели, перестав повиноваться.
Странный зуд под кожей и в костях – словно что-то разрасталось внутри меня…
Через несколько секунд я почувствовал, что мое тело словно растягивается и гнется, будто кто-то лепит из него, как из пластилина. Это было очень больно. А еще появилось странное желание… сорвать с себя кожу. Будто это была надоевшая грязная одежда.
- Хаааай-я… Крииии… - прохрипел я, судорожно поднимая руки. Вцепился пальцами в собственные щеки и с силой сжал.
- Что с тобой?! – пробился сквозь темноту и боль голос Юлии. Через миг темнота пропала – словно повязку с глаз сорвали. Боль и оцепенение тоже исчезли.
Причина тому была понятна: испугавшись за меня, Юля подбежала ко мне – и марево отступило, оставив меня в покое.

Глава 21: Вестник приносит вести

Вестник брел очень медленно, то и дело приостанавливаясь.
- Да он сейчас упадет! – воскликнула Триумфова.
- Это же Вестник! Нужно помочь ему!
Мы подбежали к несчастному магу и, подхватив под локти, усадили на ближайшую скамью. Как я и ожидал, в присутствии Юли он тут же начал оживать.
- Как я рад вас видеть… И юную госпожу… Да, рад… Этот феномен… Феномен Нарайа… на… Нанарайа… - простонал он, с трудом поднимая голову.
- Бредит, - решил я. – Пусть приходит в себя. Ему нужно отдохнуть.
Он сбросил капюшон, и я увидел, что лицо у него изрядно осунулось. Под глазами появились зловещие темные круги.
Юля зачем-то попыталась поправить ему волосы, но тут же почти испуганно отдернула руки.
- Симпатичные ушки… - едва слышно проронила она.
- Досталось же ему…
- Я видел, как это происходит... - шепнул нам Вестник, снова запрокидывая голову на грудь. – Но я устал… Как я устал…
- Может быть, его нужно отвести домой?.. – предположила Юля.
- Он далеко живет.
- Нет – ко мне домой. Я живу совсем рядом.
- Думаю, не стоит… - ответил Вестник, приподнимая голову. – Я уже чувствую себя намного лучше. Но я… голоден. Буду очень признателен, если вы мне добудете… чего-нибудь.
- Все-таки лучше пойти ко мне, - настаивала Юля. – Раз уж я вас защищаю – нам лучше не разделаться. Покуда это… Этот штурм не закончится.
- Похоже, он уже идет на спад… Сейчас Тон-По-Макху стал сильнее, чем когда-либо – но, тем не менее, он старается беречь свои силы… - объяснил чароджей. – Но мы идем?.. Или будем ждать здесь?..
Мы решили не дожидаться окончания атаки, и, взяв Вестника под руки, пошли к Юлии. Как выяснилось, она жила недалеко от реки – в старинном квартале, называемом Еврейским или Еврейкой. Когда-то он и впрямь был еврейским – но после революции, сталинского периода, войны и перестройки все население страны оказалось перетасованным, и теперь Еврейка мало отличалась от других частей Крысограда. Тем не менее, потомки коренных обитателей встречались в квартале и теперь. Юлия тоже вела свой род от этого старинного «еврейского племени» - по материнской линии.
Дома и дворы здесь были того же самого уродливого типа, который я уже описывал. Но наша художница жила в особом доме. Он был выстроен из красного кирпича - узкий, пятиэтажный, замшелый. Двускатная крыша ощетинилась дымоходами и антеннами. Окошки были маленькими и узкими, похожими на бойницы. А под самой крышей красовалась звезда Давида, выложенная из кирпича. Дома производил странное, жутковатое впечатление. Он не был похож на жилое здание, в нем было что-то от казармы, и от старой фабрики, и от… католической церкви.
- Мои предки жили здесь с момента постройки этого дома, - сказала Юля, когда мы подошли к крыльцу. – Теперь здесь только две семьи осталось с тех времен. Точнее даже, два человека… Я и Ида Рафаловна. Как хорошо, что она сейчас не сидит у подъезда!..
- А ты ее боишься?
- Она меня терпеть не может. А я – ее. Сейчас бы увидела нас втроем и рассказывала бы потом, что я мужиков домой вожу. Да еще и пьяных.
В темном подъезде пахло кошками и ветошью. И хотя Вестник был невелик и нетяжел, втащить его на пятый этаж по высоченным ступеням было нелегким делом.
За огромной старинной дверью обнаружилась тесноватая, но очень уютная квартира. Вестника мы тут же отвели на кухню и усадили в потертое скрипучее кресло.
- А вы… что будете есть? – осторожно спросила Юля. – Может быть, суп?.. Или гречку?..
- Нет ли у вас… рыбы?
- Только в консервах.
- Это даже лучше.
- Только ставрида…
- Сгодится…
С растерянным видом Юлия извлекла из шкафа банку ставриды.
- Извините меня… Ведь это очень неудобно… - произнес Вестник. – Я заплачу вам за рыбу… Нет, я куплю вам…
- Ничего страшного, все равно эта ставрида мне совсем не понравилась! – отмахнулась Юлька.
- Тогда почему вы купили сразу четыре банки?.. – удивился чародей.
- По акции, - призналась она. – Видно, никто эту ставриду не любит – и потому от нее решили избавиться.
- Но я-то люблю любую рыбу!.. Ну, кроме ядовитой, конечно, - улыбнулся Вестник. – Я принесу вам то, что вы любите… Вы сардину любите?.. Или сайру?.. Горбушу?..
- Сардину… - снова растерялась Юля.
Неловко открыв жестянку, она протянула ее гостю.
- Ах да.. – Она спохватилась и дала ему вилку. – Может быть, и хлеба?..
Пришелец помотал было головой, но Триумфова уже резала белый хлеб. Она вручила ему три толстых куска почти насильно.
- Спасибо вам, молодая госпожа…
Я осмотрел кухню. Она была облицована старой голубой плиткой с рисунком в виде трех дурацких рыбок. На каждой плитке – по три дурацкие рыбки.
- Согласно, с непривычки рябит в глазах, - кивнула Юля, проследив направление моего взгляда. – С художественным вкусом у моего отца всегда было неважно. Можно было купить половину «пустой» голубой плитки – и половину с рыбками. Налепить в шахматном порядке. Но отец не подумал об этом.
Вестник жадно поглощал ставриду, закусывая хлебом. К нашему великому отвращению, рыбу он ел вместе с костями, старательно разжевывая хребтины.
- Но все равно я не променяю этих рыбок ни на какую другую плитку!..
Я шагнул к узкому окошку, на котором красовалось сразу три горшка с фиалками. Через окно я увидел двор. Во дворе было несколько жильцов – и вели они себя вполне обычно.
- Похоже, все почти пришло в норму. Атака закончилась…
- Пожалуйста, не сочтите наглостью… Но дадите ли вы мне еще одну баночку?.. – подкрепившись, Вестник заметно посветлел.
- Пожалуйста… - Юля хотела открыть вторую банку, но Вестник предпочел сделать это самостоятельно.
- А где же теперь твои родители? – спросил я девушку.
- Отец преподает в столице. Мама живет в Табалове со своим… со своим мужем, - холодно ответила Юля, глядя куда-то в сторону. – В Крысограде ей не удалось найти нормальную работу. Художественную школу закрыли, а преподавать в обычной школе – ну кто на это согласится?.. Нынешним-то детишкам?..
Она глядела на старую фотографию в рамке, висящую над обеденным столом. Там, на поблекшей фотобумаге, застыла семья Триумфовых – в полном сборе. Высокий и костистый, носатый Юлий Станиславович в очках с роговой оправой; рыжеволосый, суровый, с холодными строгими глазами. Изящная кареглазая Вероника Арнольдовна с остроносым птичьим лицом и грустной улыбкой. И маленькая смешная Юлечка с двумя белыми бантиками, в сарафанчике в горошек.
- Ладно, не будем! – сердито отрезала она, резко отворачиваясь от фотографии.

Вестник Посохов сел обратно в кресло и откинулся на спинку, закрывая глаза.
- Вы знаете, что сегодня произошло на площади у областной администрации?.. – негромко сказал он через несколько минут, не открывая глаз.
- Милиция разогнала демонстрантов? – предположила Юлия.
- Нет… Демонстранты сами напали на милицию… - возразил Вестник. – Я видел это, я наблюдал за площадью с самого утра, там уже давно начиналось неладное…
- Я проходил мимо демонстрантов как раз перед тем, как началась заваруха. И я слышал, как они… как они шумели.
- А слышал ли ты, чтό они кричали?.. – осторожно спросил он.
- Нет, я уже был далеко. Они что-то скандировали – но слов нельзя было разобрать.
- Так вот… Они скандировали: «Макху! Макху!»
Я аж вздрогнул. Да-да... Они выкрикивали какое-то двусложное слово с ударением на первый слог… Но об имени Заточенного я тогда и не подумал.
- Но? Как же?..
- Еще вчера меня насторожило поведение людей на площади. Почему они продолжали демонстрацию перед пустым зданием, да еще и в выходной день?.. Было видно, что людей охватил какой-то массовый психоз.
- Это часто бывает в разных столпотворениях – на футбольных матчах, например, - заметила Юлия. – Попав в толпу, люди словно сходят с ума и ведут себя, как звери…
- Но толпа на площади изрядно выросла за последние дни. И среди демонстрантов появилось много людей, чересчур похожих на культистов. И «серые плащи» постоянно дежурили рядом… Я уже заметил: там, где появляются «серые плащи» - там есть риск какого-то несчастья, беспорядков… Они появляются и наблюдают неспроста. Этакие предвестники беды… Особенно – если их несколько.
- На площади я видел двоих или троих…
- А я еще вчера насчитал пятерых, - поправил меня Вестник. – И этим утром, незадолго до того, как началась стычка, я решил понаблюдать за площадью из безопасного места… Тут мне пригодилась моя военная наука. Я же говорил тебе, Видящий, что когда-то я служил в профессиональной армии и был разведчиком?..
- Нет. Кажется, нет…
- Значит, я рассказывал это кому-то другому… Так вот, моя армейская выучка немало помогла мне. Я осторожно взобрался на крышу одного из домов, примыкающих к площади, и стал следить… Я видел, как к демонстрантам присоединялись новые группы людей, как стягивались дополнительные отряды милиции, как подъехали машины с водометами… Серых по-прежнему было пятеро. Они равномерно рассредоточились вокруг толпы, держась на расстоянии от нее. Одновременно я сделал некоторые замеры и понял, что Заточенный прямо-таки пышет силой и готов к активности… И что он «смотрит» на эту толпу… Сначала все было спокойно… - Его лицо выражало настоящую боль, когда он говорил об этом. Закрытые глаза делали его жутким, словно лицо слепого. – Но неожиданно «серые плащи» разом, как по команде, развернулись и поспешно ушли. И буквально через секунду после того, как серые исчезли, произошел выброс… Выброс эмоций, выброс марева, выброс силы, выброс ярости… Это было похоже на те волны, что изуродовали Белое побережье. И на то, с чем мы имели дело тогда, когда все началось…
Он глубоко вздохнул, опуская голову на плечо.
- Кажется, я понял, каким образом Заточенный мгновенно превратил в своих рабов тех древних людей – я наблюдал нечто похожее! – продолжил он. – Часть людей бросилась прочь, некоторые упали наземь, и толпа топталась по ним. Человек с мегафоном начал кричать какие-то проклятия в адрес власти. И толпа двинулась на милицейский строй… Часть милиционеров тут же ретировалась, некоторые отряды сбились в кучи… Но фанатики! Их в толпе оказалась чуть ли не треть! Они начали скандировать: «Макху, Макху!» А другие люди – они подхватили за ними. Там началось побоище, форменный хаос. А меня охватил ужас, я зажал уши руками и валялся на крыше, пока все не стихло… Я так и не увидел, чем все закончилось, сколько людей пострадало, сколько было арестованных, сколько присоединилось к культу. Вероятно, когда «выброс» закончился, воинственный пыл у народа стих, и милиция разогнала всех. Позднее я узнал, что несколько человек было затоптано насмерть. Еще говорят, что некоторые милиционеры самовольно открыли огонь на поражение, или же били людей смертным боем. Там были и убитые, и раненые – с обеих сторон. А еще к толпе уже во время столкновения присоединялись новые люди… Вы же знаете – все жители этой страны крайне недовольны властью. И многие отчаянные головы, если увидят, как милиция сражается с толпой, сразу бросятся помогать «своим»… А «свои» могут оказаться вовсе и не своими…

- А вот с Тау Кита тебе звонить не могли…
- Почему же?.. – удивился я.
Юля на мгновения вышла из кухни и вернулась с энциклопедическим словарем.
«Тау Кита – звезда главной последовательности в созвездии Кита… …Является «металлодефицитной» звездой, что делает невозможным наличие в ее системе планет земного типа. Астрометрические исследования также не подтвердили их наличия…»
- Но фантасты этого зачастую не знают. Получился этакий стереотип – что инопланетянин может быть родом с Тау Кита, - пояснила она.
- Но почему он так сказал?.. Лгал?.. Перепутал?.. Ведь в первые дни, когда я получил Дар, у меня в голове всплывали обрывки инопланетных знаний: имена их ученых, факты из их истории…
- Может быть, он неправильно перевел?.. Ошибся из-за этого стереотипа?
- Теперь этого никак не выяснишь…
Это так и осталось для нас неразгаданной загадкой.

Мы перешли скрипучий и шаткий пешеходный мост, увешанный гроздьями замочков, пробрались сквозь путаницу арок и двориков, и вышли на улицу Двадцати, круто взбегающую на холм.
- Вот так улочка!.. – заметил я. – Ни одного целого дома!
Дома на этой улице словно подверглись выветриванию. Как пятна лишая, белели части стен, лишившиеся облицовки. Те дома, что были облицованы плиткой, стали пестрыми: плитка поотваливалась чуть ли не в шахматном порядке. Под ногами постоянно что-то похрустывало и потрескивало: то осколки стекла, то битая плитка, то куски отвалившейся лепнины… Посреди тротуара там и сям темнели «черные дыры» - люки с украденными крышками. И провода образовывали над улицей настоящую сеть. И что показалось мне самым удивительным – по этой улице, узкой и почти безлюдной, ходили троллейбусы. 
- Думаю, нам стоит подъехать троллейбусом, - предложил Вестник.
Мы подошли к полуразваленной обгаженной остановке и стали ждать.
- Как это могло совпасть?.. – спросил я, вспоминая события последних дней, а в особенности – этого воскресенья. – Как это могло получиться? Ты искал человека с феноменом Нарайанана – но его случайно нашел я… То есть, ее. К тому же она… Именно таких-то знакомых и друзей мне не хватало на протяжении многих лет. И это – лишь одно из совпадений... Их слишком много! И Дар, и то, что ты взял меня в свою команду, и мое двойное сознание, и то, как я нашел Юлю…
- Запомни – в нашем деле совпадений не бывает, - грустно улыбнулся Вестник. – Когда во мне обнаружили магический потенциал и предложили уйти из армии, мне сразу же втолковали это правило. Дело в том, что я и сам собирался оставить военную службу – но не решался… И тут, по странному совпадению, во мне обнаруживают нераскрытый талант, о котором я и не подозревал! Вот и появился повод для ухода! Но это все же не было случайностью. Большинство совпадений - не случайно. У них есть закономерности, связи, причины… Когда-нибудь я объясню это тебе получше.
Несколько минут мы молча ждали троллейбус. Я проверил, хорошо ли работает замок куртки – вдруг придется внезапно выхватывать нож. Замок расстегивался и застегивался идеально – можно было даже дергать «собаку» с силой. Я специально подобрал куртку с таким массивным замком – чтобы при необходимости можно было мгновенно расстегнуть ее левой рукой, одновременной выхватывая правой копеш. Просторные же размеры позволяли без затруднений доставать «Плеть» из кобуры.
- А кто такой Рой Сэль-Э-Мар?.. – поинтересовался я потом.
- Это человек из Глауполя. Но не коренной – говорят, что его родители приехали из разных стран. Путешественник, воздухоплаватель, авантюрист, эрудит, автор нескольких книг о разных частях света… Кстати, он входит в Чрезвычайный Совет – тоже помогает бороться с Заточенным. Когда первая волна обрушилась на Город Тысячи Солнц, он был одним из немногих, сохранивших самообладание, и помогал вывести из города паникующих людей. Город Тысячи Солнц объявил Сэль-Э-Мара своим героем…
- Рой Сэль-Э-Мар – это и есть мой «двойник»! – сказал я тогда. – Это с ним у меня объединенное сознание.
Вестник посмотрел на меня с недоверием, но, немного подумав, ответил:
- Впрочем, ты даже внешне похож на него. Вполне может быть…
- Почему – «вполне»?! Это так и есть. С чего бы это я во время своих сновидений водил аэростат и откликался на имя Сэль-Э-Мара?.. Это тоже одно из неслучайных совпадений.
- Занятно – а ведь ты иногда узнаешь новости с Грона раньше, чем я.
- Вот только Дар каким-то образом нарушил мое объединение с Роем. Иногда я вижу Грон глазами других людей…
К остановке подкатил пыльный и какой-то помятый старый троллейбус с изорванной «гармошкой». Он был полупустым, и мы сели недалеко от средней двери. Чародей сел передо мной, спиной вперед.
- Нам будет помогать Седой. Он живет и работает возле старого моста, и прекрасно знает окрестности. Незаметно наблюдает и разведывает обстановку, - проговорил он. – Но погоди-ка…
Он выхватил «клык» и попытался что-то замерить – прямо в троллейбусе, на глазах двух десятков человек.
- Мой манипулятор не хочет работать! – взволнованно воскликнул он. – Плохи дела!
Как назло, подошла кондукторша:
- Молодой человек! Что у вас за проезд?!
Я сунул руку в карман и понял, что забыл всю мелочь в старой куртке. Пришлось лезть за кошельком.
- Молодой человек! Я к вам обращаюсь! – Огромная кондуктор грозно склонилась над миниатюрным Вестником. Я посмотрел на ее лицо – и его выражение неожиданно напугало меня…
- Я не человек, да и не такой уж молодой… - процедил маг сквозь зубы, безуспешно возясь с «клыком»-манипулятором. – Да заплати ты, наконец! Не видишь, я…
- Сейчас, сейчас! – проворчал я, вынимая из кошелька какую-то бумажку. Все деньги в кошельке почему-то показались мне одинаковыми. – Два, пожалуйста! – Протянул бумажку кондукторше, но тут же отдернул ее. Мне померещилось, что в моей руке – мятый чек и супермаркета.
- Что за шутки?! – взвизгнула женщина. – Вы на выход собрались?
И тут троллейбус затормозил. По инерции меня швырнуло вперед, и я едва не треснулся лбом о голову Вестника. Откинулся обратно на сиденье, начало было искать подходящую купюру или монету – но не тут-то было! Я не мог даже прочесть их номинала!
- Берегись!.. – воскликнул Вестник, пряча манипулятор за пояс. – Сейчас… Сейчас накатит...

С мучительным стоном я открыл глаза, приходя в себя. Мир вокруг двоился, троился, колыхался, шатался и кружился.
- Нет, нет, этого не может быть… - бормотал голос Вестника. – Разве можно в это поверить?.. Нет, этот мир – лишь квинтэссенция чьих-то ночных кошмаров, горячечного бреда, видений безумцев и страшных сказок. Где я?.. Где я?.. Почему я застрял здесь?..
Троллейбус стоял с распахнутыми дверями. Кондуктор куда-то запроспастилась. Позади кто-то надрывался мучительным гомерическим смехом. Вестник продолжал бормотать, закрывая лицо руками.
- Очнись, очнись! – Я слегка потормошил его. – У тебя же чувствительность ниже моей!
- Ах да… Да что же это я?.. – пробубнил он, по-собачьи встряхивая головой. – Где мы? Докуда мы доехали?
Я не мог ответить, так как эта часть города была совершенно мне незнакома.
- Пойдем-ка отсюда, а то неизвестно, когда он снова поедет…
Мы вышли из салона, на всякий случай заглянув в кабину водителя. Она оказалась пустой. Впрочем, спустя секунду мы увидели водителя – он выполз из-под троллейбуса с гаечным ключом в руке и вид имел растерянный и ошеломленный.
Небо уже понемногу темнело, и мокрые облака, заполонявшие его, приобретали все более мрачный и тяжеловесный вид. Вдалеке послышался тоскливый, протяжный гудок поезда, испуганно проносящегося сквозь зараженный город. Есть ли на свете звук, более гнетущий, отчаянный и скучный?.. Гнетущее отчаяние… Отчаянная скука…
Я шел за Вестником – а он молча вел меня сквозь путаницу дворов и переулков. Поначалу я пытался запоминать их названия – но скоро запутался в них и совсем потерял направление. Это был не город, а настоящая сеть кривых перекрестков, развилок и тесных дворов. То и дело на пути обнаруживались замшелые бетонные заборы, вырастали общаги, чем-то напоминающие бункеры-переростки… А чего стоила здешняя «топонимика»! Переулок Ломанный, улица Гористая, улица Мудреная…
- Я запутался, - признался Вестник через полчаса блуждания. – Я не узнаю эти места. Будто вся память перемешалась…
- Надо было взять с собой Юлю, - упрекнул я его. – Мы бы тогда не пострадали от выброса, и память была бы в порядке…
- Пер виэ иллюминэ, виэ Азтрэе, локатиро но директуро веро, - печально усмехнулся он. – По пути озаренному, пути Азтреи, найдем мы направление верное. Так говорили мои предки, ходившие по морям, не зная иных ориентиров, кроме звезд. Да, возможно, мне следовало лучше помнить их советы…
Мы еще немного побродили среди развалюх и недостроек, среди узких безлюдных дворов с гнутыми и переломанными каруселями и качалками. Как назло, никто из местных жителей не попадался нам на глаза – словно весь район вымер. Даже не спросишь дороги ни у кого…
Выяснилось несколько интересных фактов о Крысограде. Так, обнаружилось, что номера домов на одной улице могут располагаться в произвольном порядке: 1, 5, 3а, 7… Это касалось и подъездов: подъезд №3 может находиться между первым и вторым. Дома могут вовсе находиться в стороне от улицы – но по адресу относиться к ней…
Потом, к нашей радости, у одного из подъездов обнаружилась какая-то пожилая женщина.
- Вы не подскажете, как найти улицу Фазахметова? – спросили мы ее.
- В первый раз слышу, - ответила та, пожимая плечами.
На улицу Фазахметова мы наткнулись буквально через минуту. Похоже, женщина жила в полусотне метров от нее, но не подозревала о ее существовании. Просто многие таблички были сбиты со стен или забрызганы краской. Во многих местах название улицы кто-то исправил на «r. T. Koposhi». То есть, «ул. Т. Копоши». Теофил Копоши был очень  неоднозначным историческим лицом, прославляемым неофашистами из медов.
- Улицу-то мы нашли. Но где-то здесь должна быть высокая дореволюционная труба, а рядом – заброшенный продуктовый магазин. Там Седой и обещал ждать нас…
Тепловозный свисток, раздавшийся совсем рядом, заглушил голос Вестника.
Мы шли по этой двуименной улице еще полчаса. Несмотря на свою узость и жалкий вид, она оказалась очень длинной, уходящей чуть ли не за горизонт. «Дореволюционную трубу» я заметил почти случайно – она выглядывала из-за желтого двухэтажного дома со ржавыми скелетами балконов. Высокая такая, толстенная, квадратная труба из красного кирпича. Должно быть, когда-то там была котельная. А заброшенный магазин был в соседнем доме. Его выдали раскрашенные окна с коряво нарисованными фруктами, банками и хлебами (почти невидимыми из-за пыли), да полуотвалившаяся надпись «СОКИ-ВОДЫ».

Глава 23: Серые плащи

Если б были еще силы,
Я б сказал ему: "Мой милый,
Я не знаю кто я, где я,
Что за силы правят миром;
И мои опутал ноги
Длинных улиц лабиринт"...
Инквизитор мне не верит,
Заворачивает винт…

Из песни Э. Шклярского

Когда мы приблизились к непонятному пестрому зданию, построенному отчасти из бетонных блоков, отчасти - из белого кирпича, отчасти – из красного, меня посетило тревожное предчувствие. Дар определенно указывал мне на эту постройку: мол, опасность таится там!..
Окна были застеклены стеклопакетами и завешены черной пленкой. Однако, одно из них, на втором этаже, было открыто – и сквозь него была видна… бестеневая лампа, как в операционной, старая и помятая, опорошенная известкой. Какая-то недостроенная медсанчасть?..
- С этим зданием что-то не так… - шепнул я своим товарищам. – Лучше посторониться…
- Я ничего не чувствую, - прошептал Вестник, внимательно оглядывая здание. Но мы все же решили обойти его стороной.
- Вот еще одна причина, почему я решил взять с собой именно тебя, - сказал он, когда «медсанчасть» скрылась за углом. – Твои предчувствия иногда оказываются намного эффективней моей эмпатии и…
Позади громко хрустнул гравий, словно несколько человек спрыгнуло с высоты. Мы разом обернулись и обнаружили сразу трех «серых плащей», нацеливающих на нас странные приборы, похожие на черные коробки с блестящими ажурными антеннами. «Станнеры! - мелькнуло в голове странное слово. – «To stun» - «оглушать»…»
Рука Вестника дернулась, как атакующая змея, хватаясь за жезл. Я же успел лишь вспомнить о том, что на поясе висит «Плеть». Серые же почти одновременно щелкнули кнопками станнеров.
Не было ни вспышки, ни звука, ни боли. Просто… Словно кто-то выключил свет. Щелк – и все померкло.
Я частично пришел в сознание от неопределенного чувства движения. «Меня куда-то везут… Несут?.. Волокут?..» - сообразил я, с трудом открывая глаза. Перед глазами все кружилось и расплывалось, перемешивалось и вихрилось, текло и переливалось, словно расплавленная карамельная масса. Я не смог разглядеть и опознать ни одного предмета, кроме ажурного блеска, возникшего прямо перед глазами.
Я снова провалился в темноту.
Через неясный промежуток времени темнота немного рассеялась: сквозь веки проникал свет, но открыть глаза я не мог. Да и не хотел. «Отчего мышам летучим не подняться прямо к тучам?! Отчего мышам летучим?!» - упрямо звучало у меня в голове. Как же дальше? Как закончить эту строки, чтобы забыть о них?..
Может быть: «Иван Топорыжкин пошел на охоту»?
Или «Гончар все веселее и быстрей»?..
Как в горячечном бреду, перебирал я мыслимые и немыслимые строки из стихотворений, тщетно пытаясь приладить их к строкам о «мышах летучих».

Я попытался вглядеться полуослепшими одурманенными глазами в лица «хирургов», работающих со мной. Но они так и остались для меня нечеткими, полубредовыми силуэтами. Кажется, на них не было марлевых масок – значит, резать меня они не намеревались. Зато у одного был щиток перед глазами, и от щитка тянулись провода. У второго на голове было нечто, напоминающее рефлектор ЛОРа, но сделанное из мелкой проволочной сетки.
«Мы – Сенобиты, исследователи с Той Стороны, хирурги душ и вивисекторы разума…»
«Eden Log» плавно перетек в «Hellraiser»…
Фрр… - задрожало у меня за грудиной. И когда игла вонзилась в мою левую руку, по нервам пробежала веселая, бодрящая прохлада… Я попытался высвободить правую руку – и сразу обнаружил, что ремень хорошо удерживает от рывков только в нескольких направлениях. Стоит хорошенько дернуть в его «слабую» сторону – и он попросту расстегнется…
Я рванул правой рукой, и ремень, стягивающий предплечье, вправду подался. Язычок его замка несколько раз щелкнул, соскакивая с зубцов. Но «хирурги» не растерялись и снова ударили меня станнером. На этот раз он не вызвал полной «отключки» - только обездвижил меня.
Силуэтов надо мной стало больше; и их голоса бубнили:
- …аномальный центр пси-активности находится в грудной клетке… …когда станнер парализует пси-центры головы, аномальный центр тут же реактивирует их…
- …функции мозга тоже необычны… …посмотрите-ка на это ритм…
- …это просто удивительно…
Мой череп охватили лентой с холодными датчиками. Ко лбу прижимали гудящую штуковину, от которой у меня перехватывало дыхание и судорогой сводило ноги.
- …к появлению рефлексов и реакций, несвойственных человеческому виду! – подчеркнул низкий мужской голос. Я мысленно назвал его Профессором.
К щиколоткам прижали что-то холодное.
- Запускай! – распорядился Профессор.
…То были электроды. В глазах потемнело от боли.
- Хай-я-я-я-я-я!!! Хьяяяя!!! – взвыл я, отчаянно дергая головой и щелкая челюстями. Но голова тоже была закреплена… Как хотелось высвободиться, броситься на своих мучителей, вонзить в них когти, ломать кости, как сухие ветви… Какие же они были маленькие и слабые… Но ремни крепко держали меня.
- Возможно, другие раздражители также вызовут неспецифический ответ, - заключил Профессор.
На голову надели какой-то шлем, наглухо изолировавший меня от звуков и света. Темнота показалась мне темно-зеленой, и посреди нее мерещились две желтоватые полоски – «отпечатки» от ламп, бивших мне в глаза. Около минуты я неподвижно лежал, тяжело дыша.
А затем прямо перед глазами вспыхнул яркий, как фотовспышка, диод. В уши ударил нестерпимый «белый шум». От испуга и злости я снова забился в путах, пытаясь освободить руки и сбросить проклятый намордник.
- Ааа… Кри-гарту, кри-ба-табар, табар рроэ… … - захрипел я. Слова неведомого языка спонтанно вырывались у меня, как у иного человека непроизвольно вылетают матные слова.
Шлем с меня сняли, подвели к вискам и темени небольшие параболические антенны.
- …пси-активность головных центров невысока, но ритм и магнитуда…
- …если провести дополнительную стимуляцию… Возможно, что патологическое возбуждение будет погашено…
К коже висков прижали холодные, мокрые предметы. Челюсти разжали и вставили между зубов что-то твердое, наподобие боксерской капы. Пииик! – запищал какой-то прибор. Ток насквозь пронзил мою многострадальную голову, хлынул по аксонам и проводящим путям, устремился в мозолистое тело, погрузил кору больших полушарий в ритмичный хаос, волнами перекатывающийся из одного полушарий в другое.
«Эпиприступ! – понял я, с трудом формируя мысль из неразберихи нейронных искр. – Они провоцируют эпиприступ… Электротерапия шизофрении, методика Медуны…» Странно, но психоневрология хорошо сбереглась в моей голове – несмотря на то, что я не вспоминал о ней с самой академии.
Но, в противоречие тому, чему нас учили на «нервной» кафедре, во время приступа я не потерял сознания. Только рвался и трепетал, стянутый ремнями, и стискивал зубами твердую резину. Казалось, что в голове работают сотни дрелей и отбойных молотков, выступают сорок банд в стиле хеви-металл, взрываются тонны фейерверков, ведут огонь артиллерийские батальоны…
- Довольно! – приказал Профессор. Когда ток отключили, мне почудилось, что я расползся, как медуза на берегу. В ушах стояло эхо пищания.
- …посмотрите, какой пик активности!.. Видели ли вы такую странную ритмограмму?..
- …амплитуда продолжает расти…
Я шевельнул губами, судорожно вытолкнул загубник языком и заговорил – опять на непонятном «зверином» языке, порыкивая и поскрипывая.